I
Утром 15 июня Гай Буркхардт проснулся от собственного крика.
Никогда в жизни он не видел такого реального сна. В его ушах все еще стоял гулкий грохот взрыва, раздавался скрежет раздираемого металла; он всем своим существом ощущал волну палящего жара, мощный толчок, вышвырнувший его из постели.
Судорожно приподнявшись, он стал осматриваться и не поверил своим глазам, увидев тихую комнату и яркий солнечный свет, льющийся в окно.
Он прохрипел:
— Мэри?
Жены рядом с ним не было. Одеяла валялись смятые и откинутые в сторону, как будто она только что встала. Воспоминание о сне было так отчетливо, что Буркхардт невольно взглянул на пол, желая убедиться, не упала ли она с кровати из-за взрыва.
Но жены и там не было. Разумеется, ее нет, сказал он себе, глядя на знакомый туалетный стол и низкое кресло, на окно с целыми стеклами, на стену без трещин. Все это ему только померещилось.
— Гай? — тревожно позвала жена с нижней площадки лестницы. — Гай, дорогой, ты здоров?
Слабым голосом он ответил:
— Конечно.
Наступила пауза. Потом Мэри сказала:
— Завтрак готов. Ты уверен, что с тобой все в порядке? Мне послышалось, ты кричал… — В ее голосе прозвучало сомнение.
Буркхардт заметил уже увереннее:
— Мне приснился плохой сон, милая. Сейчас спущусь.
Стоя под душем и обливаясь своей излюбленной тепловатой водой с одеколоном, он думал, что это был чертовски плохой сон. Впрочем, страшные сновидения теперь нередки, в особенности сновидения о взрывах. Кому не снились взрывы за последние тридцать лет всеобщего страха перед водородной бомбой?
Как выяснилось, дурной сон приснился и Мэри; едва он начал рассказывать ей о своем ночном кошмаре, как она удивленно перебила его:
— И тебе это снилось? Подумай, дорогой, ведь и мне приснилось то же самое! Ну, почти то же самое. Слышать я ничего не слышала, но мне снилось, будто что-то будит меня, потом раздался какой-то грохот и меня ударило по голове. Вот и все. Неужели и тебе привиделось что-то в этом роде?
Буркхардт кашлянул.
— Ну, не совсем, — сказал он.
Мэри не принадлежала к числу женщин, сильных, как мужчины, и смелых, как тигры. Незачем рассказывать ей сон во всех подробностях, сделавших его таким реальным, подумал он. Не стоит упоминать ни о сломанных ребрах, ни о соленых пузырях в горле, ни о мучительном сознании, что это смерть.
— А вдруг и в самом деле произошел какой-то взрыв в центре города? — сказал он. — Может, мы его слышали, оттого нам и приснился такой сон.
Мэри с отсутствующим видом погладила мужа по плечу.
— Возможно, — согласилась она. — Уже почти половина девятого, дорогой. Не следует ли тебе поторопиться? Ты же опоздаешь в контору.
Буркхардт наскоро проглотил завтрак, поцеловал жену и выбежал из дому; он спешил не затем, чтобы вовремя успеть на работу, — ему хотелось поскорее выяснить, правильно ли его предположение.
Но деловой центр Тайлертона ничуть не изменился. Сидя в автобусе, Буркхардт внимательно смотрел в окно, ища следы взрыва. Их не было. Напротив, Тайлертон казался лучше, чем когда-либо прежде: стоял прекрасный, бодрящий день, небо было безоблачное, дома — опрятные и привлекательные. Он заметил, что здание Энергетического треста, единственный небоскреб в городе, было промыто паром… Какое наказание, что на окраине города построили главный завод фирмы «Контрокемиклс», — ведь дым каскадных перегонных установок оставляет на каменных домах грязные пятна.
Ни одного из знакомых пассажиров в автобусе не оказалось, так что Буркхардту не у кого было спросить о взрыве. И к тому времени, когда он сошел на углу Пятой авеню и Лихай-стрит, а автобус, протяжно взвыв, покатил дальше, он уже почти убедил себя, что все это было не больше, чем игра воображения.
Он остановился в вестибюле здания, где помещалась его контора, у табачного киоска, но Ралфа за прилавком не было. Вместо него стоял незнакомый человек.
— А где мистер Стеббинз? — спросил Буркхардт.
Продавец вежливо ответил:
— Болен, сэр. Он будет завтра. Вам пачку Марлин?
— Честерфилд, — поправил Буркхардт.
— Ах, да, сэр, — сказал продавец. Но он снял с полки и протянул через прилавок незнакомую желто-зеленую пачку.
— Попробуйте эти, сэр, они содержат особое вещество против кашля, — предложил он. — Вы не замечали, что от обычных сигарет вас иногда начинает душить кашель?
Буркхардт недоверчиво сказал:
— Я никогда не слышал об этой марке.
— И не удивительно. Это нечто новое.
Буркхардт колебался, и продавец принялся убеждать:
— Знаете что, попробуйте их на мой страх и риск. Если они вам не понравятся, принесите назад пустую пачку, и я вам верну деньги. Идет?
Буркхардт пожал плечами.
— Так я, конечно, не прогадаю. Но дайте мне и пачку Честерфилд.
Он распечатал пачку и в ожидании лифта закурил сигарету. Вовсе недурные, решил он, хотя относился подозрительно к сигаретам, которые подверглись химической обработке. Однако Буркхардт остался невысокого мнения о заместителе Ралфа. Черт знает во что превратится торговля, если продавец будет такими методами навязывать товар.
Дверь лифта распахнулась с низким мелодичным звуком. В кабину вместе с Буркхардтом вошли еще несколько человек, и он кивнул им. Когда дверь закрылась, звук оборвался и громкоговоритель на потолке начал обычную рекламную передачу.
Нет, не обычную, внезапно подумал Буркхардт. Он слышал так много рекламных передач, что его ухо почти не воспринимало их, но сейчас объявления, которые передавал местный радиоузел, привлекли его внимание. И дело было не только в том, что большей части рекламируемых товаров он не знал, — изменился самый стиль рекламы.
Передавали рифмованную чепуху в назойливом, скачущем ритме; расхваливали безалкогольные напитки, которых Буркхардт никогда не пробовал. После этого, быстро перебивая друг друга, затараторили два мальчика лет по десяти, расхваливая какие-то конфеты, а затем властно вмешался громыхающий бас:
— Немедленно купите восхитительный Чоко-байт! Съешьте ваш вкусный Чоко-байт до последней крошки! Покупайте Чоко-байт!
Затем послышался капризный женский голос:
— Я хочу холодильник Фекл! Я готова на все, чтобы приобрести холодильник Фекл!
Буркхардт доехал до своего этажа и вышел из лифта, не дослушав последней передачи, которая заронила в его душу какое-то беспокойство. В рекламе упоминались неизвестные ему товары, она не давала ощущения чего-то привычного, знакомого.
К счастью, в конторе все было нормально — если не считать отсутствия мистера Барта. Мисс Миткин, зевавшая за своим столом в приемной, точно не знала, почему он не пришел.
— Звонили из дому, вот и все. Завтра он будет.
— Может быть, он пошел на завод? Это рядом с его домом.
— Возможно, — сказала она безразличным тоном.
Вдруг Буркхардта осенило:
— Ведь сегодня 15 июня! День подачи квартальной налоговой декларации… Он должен подписать декларацию!
Мисс Миткин пожала плечами, давая понять, что это не ее забота, и тут же занялась своими ногтями. Сильно раздраженный, Буркхардт прошел к своему столу. Конечно, он мог бы подписать налоговую декларацию с таким же успехом, как и Барт, но это не входитвего обязанности. Отвечать за это должен Барт, как управляющий городской конторой «Контрокемиклс».
Он решил было позвонить Барту домой или попытаться поймать его на заводе, но тут же отказался от этой мысли. В сущности, его не слишком интересовал заводской персонал, и чем меньше он будет иметь с ним дела, тем лучше. Однажды он пошел с Бартом на завод; это посещение смутило и, пожалуй, даже устрашило его. Кроме горсточки администраторов и инженеров, на заводе не было ни души… Вернее, ни единой живой души, только машины, поправил себя Буркхардт, вспоминая, что рассказывал ему Барт.
По словам Барта, каждой машиной управляло что-то вроде счетно-решающего устройства, которое в своем электронном мозгу воспроизводило подлинную память и ум человеческого существа. Думать об этом было неприятно. Барт, смеясь, заверял его, что промыслом Франкенштейна они не занимаются — кладбищ не обкрадывают и не вставляют в машины мозги мертвецов. Дело сводится лишь к тому, говорил он, что привычные человеческие реакции переносятся из клеток головного мозга в ячейки электронной памяти. Людям это не вредит, а машина не превращается в чудовище.
И все же Буркхардту было не по себе. Отбросив мысли о Барте, о заводе и остальных мелочах, он взялся за налоговую декларацию и до полудня проверял цифры. Барт, пользуясь своим регистрационным журналом, мог бы проделать все это за десять минут, думал он с досадой.
Буркхардт запечатал декларацию и вышел к мисс Миткин.
— Так как мистера Барта сегодня нет, нам придется завтракать по очереди, — сказал он. — Вы можете идти первая.
— Спасибо. — Мисс Миткин не торопясь вынула сумочку из ящика стола и принялась наводить красоту.
Буркхардт протянул ей конверт.
— Будьте добры, опустите в почтовый ящик. Впрочем, подождите минутку. Не позвонить ли для очистки совести мистеру Барту? Его жена не говорила, может ли он подойти к телефону?
— Нет, не говорила. — Мисс Миткин тщательно стирала губную помаду клинексом. — Кстати, это была не жена. По его поручению звонила дочь.
— Эта девочка? — Буркхардт нахмурился. — Я думал, что она в школе и ее нет в городе.
— Звонила она, это все, что я знаю.
Буркхардт вернулся к себе и с неприязнью уставился на нераспечатанную почту, лежавшую у него на столе. Он терпеть не мог ночных кошмаров и после них целый день чувствовал себя выбитым из колеи. Уж лучше было остаться в постели, как Барт.
По дороге домой с Буркхардтом случилась забавная история. На углу, где он обычно садился в автобус, произошла сумятица: там кто-то таким истошным голосом расхваливал новый способ глубокого замораживания, что Буркхардт невольно прошел лишний квартал. Подходя к следующей остановке, он увидел, как приближается его автобус, и побежал. Но тут кто-то окликнул Буркхардта. Он оглянулся: к нему спешил низенький человечек, казавшийся очень озабоченным.
Буркхардт не сразу узнал его. Это был случайный знакомый, по фамилии Свансон. Пока Буркхардт раздумывал, автобус успел отойти.
— Алло! — крикнул он с досадой.
Лицо Свансона выражало отчаянную решимость.
— Буркхардт? — робко спросил он с какой-то странной напряженностью и застыл на месте, глядя на него в упор то ли с затаенной надеждой, то ли с сожалением. Он что-то ищет, кого-то ждет, подумал Буркхардт. Но что он от меня хочет и как ему помочь?
Буркхардт кашлянул и повторил:
— Алло, Свансон.
Свансон не ответил. Он только глубоко вздохнул.
— Ничего не поделаешь, — пробормотал он, видимо, продолжая думать о своем.
Он рассеянно поклонился Буркхардту и пошел дальше.
Буркхардт смотрел, как опущенные плечи Свансона исчезают в толпе. Что за странный день сегодня, подумал он. Все идет как-то не так.
Когда он ехал домой следующим автобусом, то не переставал думать об этом. Ничего ужасного или катастрофического, и все-таки что-то необычное. Как и все, вы живете своей жизнью, и у вас создается какая-то система впечатлений и реакций. Вы знаете, что должно произойти. Когда вы открываете свою аптечку, то знаете, что ваша бритва лежит на второй полке; запирая входную дверь, вы знаете, что ее надо слегка подтянуть и тогда замок щелкнет.
Не безотказно действующие, исправные вещи вносят привычность в вашу жизнь, а лишь те, что не совсем в порядке, — заедающий замок, выключатель на верхней площадке лестницы, на который надо покрепче нажимать, так как пружина в нем ослабла, половик у двери, вечно подворачивающийся под ногами.
Нельзя сказать, что случилось неладное в жизни Буркхардта; неладное происходило вокруг. К примеру, Барт не пришел сегодня в контору, хотя он всегда приходил.
Буркхардт думал об этом и за обедом. Он думал об этом весь вечер, несмотря на попытки жены соблазнить его партией в бридж с соседями. Соседи — Эн и Ферли Деннерман — ему нравились. Он знал их еще детьми. Но и они весь вечер были какие-то странные и задумчивые, и ему пришлось терпеливо слушать жалобы Деннермана на плохую работу телефонной станции и замечания его жены по поводу отвратительной телевизионной рекламы, которой пичкали зрителя с утра до ночи.
Буркхардт уже собрался было поставить мировой рекорд по продолжительности размышлений, как вдруг около полуночи, когда он уже лежал в постели, внезапно — он сам был поражен, хотя в то же время странным образом уверен, что это должно случиться, — он повернулся на другой бок и заснул непробудным сном.
II
Утром 15 июня Буркхардт проснулся от собственного крика. Никогда в жизни он не видел такого реального сновидения. В ушах его все еще гудел грохот взрыва, он всем своим существом ощущал взрывную волну, вдавившую его в стену. Казалось странным, что он сидит у себя в постели и в комнате ничего не изменилось.
Жена тяжело поднималась по лестнице.
— Дорогой! — крикнула она. — Что случилось?
Он пробормотал:
— Ничего. Плохой сон.
Прижав руки к сердцу, она перевела дух.
— Ты ведь так испугал меня… — начала она сердито.
Но шум на улице заглушил ее слова. Раздался вой сирен и звон колоколов; звуки были ужасающе громкие.
Буркхардты посмотрели друг на друга и в испуге бросились к окну.
Вместо грохочущих пожарных машин они увидели только маленький грузовик, медленно двигавшийся вдоль самого края тротуара. На крыше его кабины были установлены яркие рупоры. Из них несся пронзительный вой сирен, он становился все сильнее и смешивался с шумом мощных моторов и звоном колоколов. Это была прекрасная магнитофонная запись прибытия пожарных машин, вызванных по сигналу общей тревоги.
Буркхардт удивленно воскликнул:
— Мэри, но это противозаконно. Ты знаешь, что они делают? Они проигрывают запись пожара. Что они выдумали?
— Может быть, это просто шутка, — предположила жена.
— Шутка? Разбудить целый квартал в шесть часов утра? — Он покачал головой. — Через десять минут здесь будет полиция. Вот увидишь.
Но полиция так и не появилась. Кем бы ни были шутники в автомашине, полиция, по-видимому, разрешила им так развлекаться.
Грузовик остановился посреди квартала, и его рупоры несколько минут молчали. Затем в них послышался треск и оглушительный голос запел:
— Холодильник Фекл!
Холодильник Фекл!
Покупайте
Холодильник Фекл!
Фекл, Фекл, Фекл,
Фекл, Фекл, Фекл…
Это повторялось снова и снова. Из окон соседних домов стали высовываться головы.
Пытаясь перекрыть доносившийся с улицы рев, Буркхардт крикнул:
— Что это за чертов холодильник Фекл?
— Вероятно, какой-нибудь новый тип холодильника! — не слишком вразумительно прокричала в ответ Мэри.
Внезапно шум прекратился. Тихое, туманное утро, косые солнечные лучи, скользящие по верхушкам крыш, — трудно было поверить, что умолкшие рупоры еще секунду назад могли так невыносимо орать.
— Сумасшедший рекламный трюк, — злобно сказал Буркхардт. Он зевнул и отвернулся от окна. — Можно, пожалуй, одеваться. Я думаю, это конец.
Рев налетел на него сзади; это было похоже ка сильный удар по ушам. Резкий, насмешливый голос громыхал мощнее, чем труба архангела.
— Вы купили холодильник? Он воняет! Если это не холо дильник Фекл, он воняет! Только холодильник Фекл вы пуска этого года хорош во всех отношениях! Вы знаете, кто покупает холодильники Аякс? Холодильники Аякс по купают проститутки! Вы знаете, кто покупает холодиль ники Тройной Холод? Холодильники Тройной Холод покупа ют коммивояжеры! Всякий холодильник, кроме холодильни ка Фекл последнего выпуска, воняет!
Голос продолжал яростно выкрикивать:
— Я предупредил вас! Немедленно купите холодильник
Фекл! Спешите! Спешите купить Фекл! Спешите купить
Фекл! Спешите, спешите, спешите! Фекл, Фекл, Фекл,
Фекл, Фекл, Фекл…
Наконец голос умолк. Буркхардт облизнул губы. Он успел только сказать: «Может быть, надо все же вызвать полицию…», как вдруг громкоговорители снова взорвались. Они захватили его врасплох — так и было рассчитано, чтобы захватить его врасплох. Они ревели:
— Фекл, Фекл, Фекл, Фекл, Фекл, Фекл, Фекл, Фекл,
Фекл. Дешевые холодильники портят продукты! Вы заболе ете, и вас будет рвать. Вы заболеете и умрете! Поку пайте Фекл, Фекл, Фекл, Фекл! Достагьте-ка из вашего холодильника кусок мяса и убедитесь: оно протухло и заплесневело! Покупайте Фекл, Фекл, Фекл, Фекл, Фекл!
Если вы не хотите питаться всякой гнилью, немедленно купите Фекл, Фекл, Фекл…
Это было уже слишком. Попадая пальцами не в те дырочки, Буркхардт в конце концов с трудом набрал номер местного полицейского участка. Телефон был занят, — очевидно, не ему одному пришлось в голову позвонить в полицию, — и, пока он трясущейся рукой снова набирал номер, шум на улице прекратился.
Он выглянул в окно. Грузовик уехал.
Буркхардт ослабил галстук и заказал официантке еще один Фрости-Флип. Если бы только в кафе «Кристалл» не было так жарко! Новая роспись — блеклые красные мазки и ослепительно яркие желтые — была просто отвратительна; а тут еще кто-то, должно быть, вообразил, что сейчас не июнь, а январь: в помещении было на добрых десять градусов теплее, чем на улице.
Он выпил Фрости-Флип двумя глотками. У напитка был какой-то необычный вкус, — впрочем, неплохой, отметил Буркхардт. И он действительно освежает, официант был прав. Буркхардт подумал, что надо захватить с собой этикетки: Мэри они могут понравиться. Ее всегда интересовало новое.
Он неуклюже встал, но в это время через зал к нему направилась девушка. Такой красавицы он в Тайлертоне никогда не видел. Ростом ему до подбородка, светлые, медового оттенка волосы и фигура, какой… одним словом, все у нее свое. Можно было не сомневаться, что, кроме облегающего платья, на ней ничего нет.
Когда она здоровалась с ним, он почувствовал, что краснеет.
— Мистер Буркхардт. — Голос напоминал отдаленные звуки там-тама. — Это замечательно с вашей стороны, что вы дали мне возможность повидать вас после сегодняшнего утра.
Он откашлялся.
— Вовсе нет. Не присядете ли вы, мисс…
— Эприл Хорн, — прошептала она, садясь рядом с ним, а не по другую сторону стола, куда он указывал. — Называйте меня Эприл, хорошо?
Какой-то частью своего сознания, которая еще продолжала функционировать, Буркхардт отметил, что от нее исходит аромат духов. Ему казалось неестественным, что она употребляет духи. Вздрогнув, он пришел в себя и понял, что официант удаляется с заказом — filets mignon[1] на двоих.
— Эй, эй! — запротестовал он.
— Пожалуйста, мистер Буркхардт. — Ее плечо прижималось к его плечу, лицо было обращено к нему, он чувствовал на себе ее теплое дыхание, выражение ее лица было нежным и заискивающим. — Это все за счет компании Фекл. Пожалуйста, разрешите ей… Это самое меньшее, что они могут сделать.
Он почувствовал, что она сунула руку в его карман.
— Я положила деньги для уплаты по счету, — с видом заговорщицы прошептала она. — Пожалуйста, сделайте это для меня, вы сделаете? Я хочу сказать, что буду признательна, если вы заплатите официанту… У меня старомодные взгляды на этот счет.
Она умильно улыбнулась, затем стала притворно деловитой.
— Но вы должны взять деньги, — настаивала она. — Если вы их возьмете, все равно Фекл слишком легко от вас отделается! Вы можете подать на них в суд за каждый пятицентовик, который они заработали, нарушив ваш сон.
Несколько ошеломленный, словно только что на его глазах в цилиндре фокусника исчез кролик, он сказал:
— Ну, это, в сущности, было не так уж плохо, Эприл. Немножко шумно, может быть, но…
— О, мистер Буркхардт! — Ее широко открытые голубые глаза сияли восхищением. — Я знала, что вы поймете. Все дело в том… это такой замечательный холодильник, что кое-кто из линейного персонала немного перестарался. Лишь только в главной конторе стало известно, что произошло, во все дома вашего квартала были посланы представители, чтобы извиниться. Ваша жена сказала нам, куда мы можем вам позвонить… И я так рада, что вы разрешили мне позавтракать с вами и я тоже могу извиниться. Ведь на самом деле, мистер Буркхардт, это прекрасный холодильник.
Я не стала бы вам говорить это, но… — Голубые глаза застенчиво опустились, — я готова почти на все ради холодильника Фекл. Для меня это больше чем работа. — Эприл подняла глаза. Она была очаровательна. — Держу пари, вы думаете, что я глупенькая, не так ли?
Буркхардт закашлялся.
— Ну, я…
— О, вы не хотите быть невежливым… — Она покачала головой. — Нет, нет, не притворяйтесь. Вы думаете, что это глупо. Но в самом деле, мистер Буркхардт, вы не стали бы так думать, если бы знали побольше о холодильнике Фекл. Разрешите, я покажу вам этот проспект…
Буркхардт вернулся после завтрака с опозданием па целый час. Его задержала не только девушка. Произошла еще забавная встреча с маленьким человечком по фамилии Свансон, которого он едва знал; тот остановил его на улице, проявив крайнюю назойливость, а затем холодно расстался с ним, так и не сказав ни слова.
Впрочем, все это пустяки. А вот то, что мистер Барт отсутствовал весь день впервые с тех пор, как Буркхардт начал работать здесь, предоставив ему возиться с квартальными налоговыми декларациями, — это было неприятно. И еще неприятнее было то, что он почему-то подписал заказ на холодильник Фекл: вертикальная, саморазмораживающаяся модель, емкость 324 литра, 625 долларов по прейскуранту, десять процентов скидки «в порядке любезности». «Из-за этой ужасной утренней истории, мистер Буркхардт», — сказала девушка.
И он не знал, как объяснить жене свою покупку.
Он зря беспокоился; едва он вошел в квартиру, жена сказала:
— Неужели, дорогой мой, мы не можем позволить себе приобрести новый холодильник? Приходил сюда человек извиняться по поводу того шума и… что же, мы разговорились, и…
Она тоже подписала заказ.
Чертовски неудачный день, подумал Буркхардт, поднимаясь вечером к себе в спальню. Но день еще не рассчитался с ним. Выключатель на верхней площадке лестницы полностью отказал. Буркхардт раздраженно защелкал, и, разумеется, крышка соскочила. Произошло короткое замыкание, и свет во всем доме погас.
— Проклятие! — сказал Гай Буркхардт.
— Пробка? — сонным голосом спросила жена. — Не трогай до утра, дорогой.
Буркхардт покачал головой.
— Ложись в постель. Я сейчас починю.
Ему не так уж хотелось поскорее заменить пробку, — просто он был слишком взволнован и знал, что все равно сразу не заснет. Отвинтив шурупы, он снял испорченный выключатель, спотыкаясь, сошел вниз в темную кухню, отыскал электрический фонарик и осторожно спустился по лестнице в подвал. Установив, какая пробка перегорела, он придвинул к щитку пустой сундук, стал на него и вывернул старую пробку.
Когда новая пробка была поставлена, он услышал, как холодильник у него над головой сначала защелкал, а затем ровно загудел.
Он направился обратно к лестнице и в удивлении остановился. Там, где раньше стоял сундук, пол подвала как-то странно блестел. Он осмотрел его при свете фонарика. Пол был металлический!
— Что за чертовщина, — произнес Гай Буркхардт, недоуменно покачав головой. Он стал тщательно всматриваться, провел по краям металлического пятна большим пальцем и больно порезался: края были острые.
Крашеный цементный пол подвала был лишь топкой оболочкой. Буркхардт отыскал молоток и отбил в десятке мест — повсюду внизу был металл.
Весь подвал представлял собой медную коробку! Даже цементированные кирпичные стены были лишь обманчивым фасадом, за которым скрывались металлические поверхности!
Сбитый с толку, Буркхардт принялся за одну из балок фундамента. Это по крайней мере было настоящее дерево. И стекло в окнах подвала было настоящим.
Он пососал кровоточащий палец и пощупал нижнюю ступеньку подвальной лестницы. Настоящее дерево. Он отбил кусочек кирпича. Настоящие кирпичи. Но стены и пол были фальшивые.
Можно было подумать, что кто-то подвел под дом металлическую раму, а потом тщательно замаскировал ее.
Больше всего его удивил перевернутый вверх дном корпус лодки, загораживающий заднюю часть подвала, — память о кратковременном увлечении домашней мастерской, которое было у Буркхардта несколько лет назад. Сверху корпус казался совершенно нормальным, но внутри, там, где полагалось быть сиденьям и настилу, виднелся лишь спутанный клубок креплений, грубых и неотделанных.
— Но ведь я построил ее! — воскликнул Буркхардт, позабыв о своем пальце.
Превозмогая головокружение, он прислонился к корпусу лодки и постарался все хорошенько обдумать. По причинам, недоступным его пониманию, кто-то унес и лодку, и подвал, а быть может, и весь дом и заменил их искусными макетами.
— Это безумие, — сказал он пустому подвалу. Потом, посветив фонариком, огляделся и прошептал: — Боже мой, чего ради кому-то понадобилось все это сделать?
Он не находил ответа; никакого разумного ответа и нельзя было найти. Несколько минут Буркхардт размышлял, уж не сошел ли он с ума.
Гай еще раз заглянул под лодку, надеясь, что ошибся, что это всего лишь плод воображения. Но неряшливые, неотделанные крепления были на прежнем месте. Чтобы лучше видеть, он подлез под лодку, недоверчиво ощупывая шероховатое дерево. Совершенно невероятно!
Он погасил фонарик и хотел уже выбраться из подвала, как вдруг почувствовал непреодолимую усталость.
Сознание выключилось — не с легкостью, а так, словно кто-то подавил его. И Гай Буркхардт заснул.
Перейти ко второй части